Роджер Желязны

Роза для Экклезиаста

1

Утром я переводил на марсианский один из моих «Мадригалов Макабра» и так увлекся, что когда коротко звякнул интерком, от неожиданности ухитрился одним движением уронить карандаш и нажать кнопку связи.

– Милейший Гэллинджер, – пропело юное контральто Мортона, – старик велел мне немедленно найти «этого проклятого самодовольного рифмоплета» и прислать к нему. А так как на этой станции только один проклятый самодовольный рифмоплет…

– Пусть злой язык дел добрых не порушит, – огрызнулся я.

Наконец-то марсиане взялись за ум! Я щелчком стряхнул полтора дюйма пепла с тлеющей сигареты и сделал первую затяжку с тех пор, как прикурил. Целый месяц я пытался настроиться и подготовить себя к этому моменту, но все старания оказались напрасными. Теперь я боялся преодолеть всего сорок футов и услышать, как Эмори скажет заранее известные мне слова. Но кроме боязни было кое-что еще.

Поэтому прежде чем пойти, я все-таки закончил перевод.

Путь до каюты Эмори занял несколько мгновений. Я дважды постучал и распахнул дверь как раз тогда, когда он уже приподнялся с места.

– А, это ты…

– Вы, кажется, желали меня видеть?

Войдя, я сразу уселся, чтобы избавить шефа от необходимости предлагать мне кресло.

– Твое поведение весьма легкомысленно. Чем ты изволил заниматься последние полчаса?

Я по достоинству оценил его отеческое недовольство.

Заплывшие бесцветные глазки, жидкие волосы, истинно ирландский нос, и вдобавок голос – громче, чем у кого бы то ни было…

– Я работал, – то был ответ Гамлета Клавдию.

– Ха! – фыркнул он. – Прекрати свои штучки. Здесь еще никому не случалось видеть, чтобы ты занимался чем-нибудь дельным.

Я пожал плечами и сделал вид, что хочу встать.

– Если это все, зачем вы меня вызывали…

– Ну-ка сядь!

Эмори встал и обошел вокруг стола. Нависая надо мной, он глядел теперь сверху вниз – а это непростой трюк, даже когда я сижу.

– Ты самый строптивый ублюдок из всех ублюдков, с которыми я работал! – проревел он, как подпаливший брюхо бизон. – Почему бы тебе на удивление окружающим хоть раз не повести себя по-человечески? Кому и что ты доказываешь? Согласен, ты не дурак, может быть даже гений, но какого черта?! – Эмори воздел руки к невидимым небесам и плюхнулся в кресло.

– Бетти в конце концов уговорила их принять тебя, – в его голосе было что-то от доброго папаши, решившего порадовать отпрыска. – Сегодня днем они будут ждать. После обеда возьмешь джипстер и поедешь прямо туда.

– Хорошо.

– Тогда все.

Я кивнул и поднялся. Когда я уже тянул дверь на себя, Эмори добавил:

– Думаю, не стоит еще раз напоминать тебе, насколько это важно. И, будь любезен, не веди себя с марсианами так, как с нами.

Дверь за мной захлопнулась.

Не помню, что там подавали на обед. Мне было слегка не по себе, но почему-то я знал, что не подведу. Мои бостонские издатели ждут марсианскую идиллию или, по крайней мере, нечто о космических полетах в стиле Сент–Экзюпери. Национальная Научная Ассоциация надеется получить обстоятельный доклад о расцвете и упадке Марсианской империи.

Будут довольны и те и другие. Мне всегда все удавалось неплохо – потому-то меня и ненавидели.

Я произвел раскопки в ворохе свитеров и комбинезонов, оседлал в гараже джипстер и отправился к Тиреллиану.

Огненные потоки ржавого песка хлестали вездеход так, что он сотрясался. Песок свистел над моей головой, впивался в шарф и барабанил по защитным очкам.

Джипстер раскачивался и пыхтел, совсем как тот маленький ослик, на котором я однажды путешествовал по Гималаям, и как это упрямое животное, не переставал бить задом и лягаться. Скалы Тиреллиана, казалось, бодро бежали мне навстречу.

– Да, это не Гоби и даже не Великая Юго-Западная пустыня, – вздохнул я. – Красный мертвый песок и ничего больше… Кактусов и тех нет.

Я выкатился на гребень холма. Боковой ветер сбил струи песка, но джипстер поднял такое облако пыли, что за ним ничего не было видно. Впрочем, карту местности я помнил наизусть. Я чувствовал себя джойсовским Улиссом в Мелиболге, – с речью, написанной звучными терцинами и взглядом, обращенным к тени Данте.

Я обогнул последнюю каменную пагоду и оказался на месте.

Когда я со скрипом поставил джипстер на тормоз и спрыгнул на этот проклятый песок, Бетти уже махала мне рукой.

– Эй, – прокашлял я, разматывая шарф и вытряхивая из него фунта полтора песка. – Куда прикажете, любезная? Меня тут еще не ищут?

Она позволила себе коротенькое хихиканье добропорядочной фройлейн, вызванное скорее словом «любезная», чем моим не слишком геройским видом, и только потом заговорила. Она не так давно кончила университет, и потому словцо из набора сельских учтивостей все еще могло развеселить ее.

Мне нравится, как она говорит, ну и все остальное тоже. К тому же моего запаса шуток мне хватит, по крайней мере, до конца жизни. Я взглянул на ее бархатные глаза, великолепные зубы, на выгоревшие под земным солнцем короткие волосы (терпеть не могу блондинок!) и решил, что она в меня влюблена.

– Мистер Гэллинджер, Матриарх ждет внутри. Она согласна предоставить вам для изучения Храмовые тексты.

Тут Бетти прервалась, смущенно поправив волосы. Я польстил себе, подумав, что это из-за моего взгляда.

– Это их религиозные книги и одновременно единственная история, – продолжила она, – что-то вроде Махабхараты. Матриарх научит вас определенным ритуалам обращения с текстами вроде повторения священных слов при переворачивании страниц. И еще…– она помедлила. – Не забывайте, пожалуйста, об Одиннадцати Формах Учтивости и Ранга, – марсиане весьма серьезно к ним относятся, – и избегайте дискуссий о равенстве полов…

– Знаю. Эта тема у них под запретом, – прервал я ее. – Не беспокойся. Разве ты не помнишь, что я жил на Востоке?

Она опустила глаза и ухватила меня за локоть. Я чуть не отдернул руку.

– Будет лучше, если я поведу тебя.

Я проглотил ехидный комментарий и последовал за ней, как Самсон в Газу.

Внутри моя последняя мысль некоторым образом подтвердилась. Жилище Матриарха больше всего походило на шатры колен израилевых – как я их себе довольно абстрактно представлял. Это был каменный шатер, стены которого сплошь покрывали изображения шкур странных животных – такие же, как на серо-голубых скалах Тиреллиана. Матриарх М'Квайе оказалась невысокой седо– власой женщиной лет пятидесяти, разодетой, как цыганская королева. В радуге своих необъятных юбок она напоминала перевернутую чашу для пунша, водруженную на яркую подушку.

Принимая мои поклоны, она обращала на меня столько же внимания, сколько дремлющая сова на кролика. Лишь раз веки ее угольно-черных глаз взметнулись вверх – когда она оценила совершенство моего произношения. На каждую беседу с Матриархом Бетти прихватывала магнитофон, а еще раньше я десятки раз слушал лингвистические отчеты первых двух экспедиций. Я про– клял все на свете, усваивая правильные ударения.

– Вы тот самый поэт?

– Да.

– Прочтите мне, пожалуйста, одну из ваших поэм.

– Сожалею, но у меня нет ни одного переведенного отрывка, который был бы хорош на вашем языке, и нравился мне самому, к тому же я еще недостаточно хорошо знаю марсианский.

– Неужели?

– Но я немного перевожу для собственного удовольствия. И буду счастлив принести кое-что в следующий раз.

– Хорошо. Так и сделайте.

Один-ноль в мою пользу! Она повернулась к Бетти.

– Ты можешь идти.

Бетти пробормотала ритуальные слова прощания, бросила на меня странный взгляд и удалилась. Она явно ожидала, что ее оставят здесь помогать мне. Ей, как и им всем, нужна частичка славы. Но здесь я был Шлиманом, открывающим Трою, и под докладом Ассоциации будет стоять только одно имя!

М'Квайе встала, и я с удивлением заметил, что это почти не прибавило ей роста. Во мне самом шесть с половиной футов и выгляжу я, как тополь в октябре, – худой, высокий, ярко-рыжий.